Песня записана 18-19 декабря 2005 года.

Если вы помните, в прошлой части мемуаров я касался этого текста. Тогда я сказал, что он хорош, но слишком уж искусственный и неживой. Так вот, сейчас, со временем, я уже не могу углядеть эту самую искусственность, которую ощущал тогда, сразу после написания. Мало того, некоторые строки кажутся мне весьма и весьма достойными и наполненными глубоким смыслом. Особенно удачными мне кажутся символы в этом тексте: «фанатичность стекла», «апатичность камней», «флегматичность замков», «педантичность ключей». Короче, я решил, что данный текст стоит того, чтобы с ним работать. Единственное, что меня не устраивало – припев, и я безжалостно ампутировал его.

К тому времени у меня был готов один не так давно написанный рифф, который я и решил сделать основой для песни.

Эта песня мне тоже очень нравится. Нравится ее вкрадчивость, психоделичность. Единственный минус – несколько затянутые риффы между куплетами. Зато гитарные соло хороши. Правда, у Бегемота были претензии к последнему соло, которым и заканчивается песня. Ему не понравились концовки, хотелось каких-то срывов и завываний (или более запильного окончания). Ничего нового он не открыл. Я и сам хотел сделать чего-то в этом роде. Но первое я не мог осуществить по техническим причинам, а на второе просто не хватало мастерства.

Перейдем к тексту. Этот текст также посвящен моему пребыванию в славном городе Брянске во время обучения в педагогическом университете. Этот текст отразил мои переживания, когда я, скажем, вечером возвращаюсь от Бордашевичей в общагу.

После того, как ты несколько часов пробыл почти дома, от осознания того, что нужно снова возвращаться в опостылевшую общагу, накатывает такая тоска и одиночество, что хоть волком вой. Более того, эти чувства многократно усиливаются как наступившей темнотой (вы же помните, какое разрушительное действие на мой мозг оказывала темнота в те годы), так и необходимостью переться на троллейбусе через половину города. Короче, в эти минуты все виделось мне исключительно в темном свете. Отсюда и эти депрессивные образы: «паутина холодных ночей», «переломы подъездов», «гулкий стон остановок». Отсюда ощущение того, что «пальцы сдавлены намертво, выхода нет».

В общем, я до сих пор отчетливо вижу перед внутренним взором оранжевый свет салона троллейбуса и свое отражение в стекле, к которому я прислонился лбом. На улице темно, и только «звонкие витрины» яркими пятнами проплывают за окном. Если бы не они, то могло бы показаться, что вокруг вообще ничего нет. Есть только этот троллейбус, который неизвестно куда идет в абсолютной пустоте.

Уже во время записи я дописал небольшой текстик в прозе, который очень органично дополнил общее настроение песни. Он достаточно ярко продемонстрировал мое отношение к городу. Вот он, этот отрывок. Привожу его, поскольку понимаю, что в песне разобрать все слова просто невозможно.

«Одиночество пьет большой город. Оно высасывает из него все краски, и небо становится серым, и витрины превращаются в тупые оскалы. Люди, как бесплотные тени, движутся, опустив глаза, в ритме, который диктует дикий пульс города. Город смотрит сквозь тени желтыми волчьими зрачками фонарей, насмешливо отражает их бесплотность в грязных лужах. Тени стынут на пронизывающем ветре времени, который сдирает с них лоск, обнажая морщины. Люди теряют все, но у них остается одиночество…»